«Нужен садовник с образованием или без него, но опытный практик для ухода за плодовым садом в 2000 корней. Жалованье 25 рублей в месяц и квартира-особняк. Сад находится при усадьбе Тульской губернии».
«Нужен садовник, специально знающий плодоводство и пчеловодство, для фруктового сада в Крыму, при станции Бельбек. Женатый, с небольшой семьей, трезвый, опытный практик, на жалованье от 400 до 500 руб. в год, при готовой квартире».
«Нужен садовник, специалист по плодоводству, знакомый вполне с уходом за плодовым питомником и садом по методу Н.Гоше для промышленного садового заведения. Желателен садовник женатый. Жалованье на первый год от 200-300 рублей с ежегодной прибавкой до 50 руб., на всем готовом. Жена садовника за отдельное вознаграждение может управлять кухней для рабочих. Там же нужны 2 помощника садовника (окулировщики) на июнь, июль и август на жалованье 15-20 руб. в месяц. Проезд в оба конца за счет нанимателя».
«Нужен садовник на дачу под Ростовом, на жалованье 40 руб. в месяц при готовой квартире, отоплении и освещении».
«Нужен садовник для промышленного дела в 15 верстах от Ростова, знающий плодоводство и уход за парниками, на жалованье до 40 руб. в месяц при готовой квартире и отоплении».
«Ищу в Оренбургскую губернию опытного садовника, знающего больше огородничество, грамотного, трезвого. Жалованье при готовой квартире, отоплении и освещении 30 руб. летом, а зимою 20 руб.».
«Требуется садовник-рабочий, бездетный, на жалованье в летние и весенние месяцы по 25 руб., зимою 20 руб. Без аттестатов не приходить!».
Надо сказать, что положение русских садовников в помещичьих усадьбах в начале XX века мало изменилось по сравнению с серединой XIX столетия. То же самодурство хозяев, тот же набор всевозможных поручений, никак не связанных с садоводством, та же прижимистость владельцев усадеб и дач в вопросах покупки удобрений, новых саженцев, средств борьбы с вредителями. Садовод А.И. Мальта, выступая на общем собрании Российского Общества Садоводства 19 февраля 1905 года, говорил:
«Садоводство не есть только ремесло, а представляет собою, в большей части своего объема, искусство, как, например, формовое плодоводство, ландшафтное садоводство и т.п. Но всякий простой ремесленник лучше обеспечен материально, чем большинство садовников. Даже фабричные рабочие, работая не более 10 часов в сутки, имея свободными праздничные дни, имея даровые школы для своих детей и будучи хотя до некоторой степени обеспеченными на случай инвалидности и болезни, находятся в лучших условиях, чем садовники, работающие часто по 16 и более часов в сутки, не имеющие праздников, и ничем не обеспеченные на случай инвалидности и болезни. А между тем садовнику нужно иметь железное здоровье, так как редко в другой какой-либо профессии люди подвергаются таким резким колебаниям температуры, как в садовой.
Чтобы сделаться так называемым «ученым садовником», то есть окончить курс в школе садоводства, нужно потратить 8-10 и более лет жизни на учение и израсходовать не менее 400-600 рублей денег.
К такому садовнику предъявляются громадные требования, каким вряд ли может удовлетворить и человек с высшим сельскохозяйственным образованием. От него требуют, чтобы он был не только мастер своего дела, но был бы, кроме того, и ботаником, энтомологом, фитопатологом и т.п.
<…> Садовники не уживаются в имениях, и помещики меняют их «тысячами». Частая смена садовников отражается на деле крайне убыточно. Каждый новый садовник, поступив на место, старается прежде всего переделать по-своему все то, что было сделано его предшественником, так как в большинстве имений нет точного, выработанного при участии владельца имения организационного плана садового хозяйства» [63].
Справедливости ради нужно осветить и другую сторону вопроса. На рубеже столетий появилась бесчисленная армия полуграмотных садовников, вызывающая справедливые нарекания помещиков. Конечно, в большинстве своем сами садовладельцы не блистали порядочностью по отношению к прислуге и работникам, но факт остается фактом: в помещичьих усадьбах расплодилось целое поколение садовников, имеющих к настоящему садоводству очень отдаленное отношение. В чем же причины такого явления? Для ответа вновь обратимся к публикациям того времени. Некий аноним-садовод в статье «Наши сады, садовладельцы и садовники» (журнал «Садовод», 1905, № 2-4) развернул целую панораму истории и состояния помещичьих и дачных садов России, где подробно исследовал вышеназванную проблему. Вот некоторые выдержки из этой статьи.
«Садовников у нас теперь хоть отбавляй, но много есть званых, а мало избранных. Более серьезные посты у нас по-прежнему занимают иностранцы; земства в качестве инструкторов по садоводству предпочитатют тех же эмигрантов, городские магистраты – тоже. На железных дорогах – даже казенных – преобладают немцы и чехи, в наших курортах в Крыму и на Кавказе – чехи, в крупных коммерческих заведениях мы занимаем только второ- и третьестепенные посты. Спрашивается, что же делают и куда деваются наши? На этот вопрос отвечает нам отчасти Г.Н.Полевицкий в «Плодоводстве» (№ 4, 1904 г.) следующим образом: «Говорят, что большая часть их поступает на разные должности, не имеющие никакого отношения к садоводству». О причинах такого явления мы поговорим ниже, а пока, да будет мне позволено поделиться с читателем собственными наблюдениями за последнее десятилетие.
Почти каждый заведующий школою имеет свой круг «хороших знакомых» садовладельцев, которых и наделяет своими, окончившими курс, воспитанниками. Их принимают часто из одной только вежливости, чтобы не портить хороших отношений. Но эти «окончившие» обладатели дипломов оказываются сплошь и рядом плохими практиками и на местах не уживаются.
После непродолжительной деятельности всплывают на свет Божий все их недостатки, и их под каким-нибудь благовидным предлогом «сплавляют». На следующих местах повторяются те же истории в разных вариациях, пока, наконец, их нигде не принимают, или пока они сами не убеждаются в своей неспособности. У молодых людей с призванием, у садовников-самородков только тогда совершается жизненный переворот: они перестают хорохориться, прячут подальше свои дипломы, снимают свои значки и блестящие пуговицы и поступают в садовые заведения как подмастерья, или просто как рабочие. Таких блудных сынов было у меня несколько человек, и они добились весьма солидных положений. Ремесленники же и аферисты очень скоро изменяют садоводству и переходят обыкновенно к «письменной части», а оттуда нередко в армию героев Максима Горького.
В 1903 году я видел окончившего Н-скую «школу садоводства», человека зрелых лет, имеющего – надо полагать – уже некоторую практику. Он оказался в питомнике совершенным невежей, так что над ним смеялись простые рабочие. В парниках он не сумел вырастить положительно никаких овощей, ни зелени даже ко дню Св. Троицы. <…> За зиму он погубил весь имеющийся запас ананасов, начиная с плодоносных и кончая детками, всего до тысячи экземпляров стоимостью до 2000 рублей. От позора и ответственности его спасла мобилизация, и его заменил такой же гусь, хотя и молоде его. Это оказался декадент чистейшей воды, и его «деятельность» началась в апреле в питомнике. Двухлетние кронистые яблони он почему-то преобразовал в длинные кнутовища, и то не десяток-другой, а целые тысячи! Прошлогоднюю окулировку (растущий глазок) он все лето не подвязывал, дичь не обрезал и таким образом превратил добрых 30 000 привитых дичков в никуда негодный хворост. О парниковых культурах – никакого понятия, а тропические растения все лето держал в герметически запертых оранжереях.
<…> Таких и тому подобных иллюстраций я мог бы приветси еще много, но пока довольно. Все это доказывает, что школа современного типа дает нам только, с грехом пополам, теоретически подготовленных людей, но отнюдь не садовников, способных к самостоятельной деятельности. Школа – это фундамент, да и то не всегда прочный, а садовника должна вышколить жизнь, не стесняясь сроками. Для того, чтобы быть садовником, недостаточно просидеть 2-4 года на школьной скамье, а нужна многолетняя практика…» [64].
Далее автор приводит еще более яркие примеры. Они для нас важны тем, что в них не только говорится о жизни прислуги в помещичьей усадьбе, но передано общее настроение в обществе перед революцией 1905 года. В частности, комментируя статью Г.Н.Полевицкого «Садоводство в Екатеринославском уезде», где автор сетует на общую неграмотность садовников, наш аноним, скрышийся под псевдонимом «Крапива», анализирует ситуацию в деталях.
«…Многоуважаемый коллега приходит к выводу, что преобладающую роль в Екатеринославском уезде играют неграмотные самоучки. От себя скажу, что деятельность и влияние этого типа не ограничивается только этим уездом, а охватывает всю Россию. Они везде. Где плодожорка, фусикладиум, Антонов огонь и рак, где яблоневая тля и боярышница – там свил себе гнезда также двуногий паразит садового организма.
Он обыкновенно местный крестьянин, воспитанник Держиморды, «свой человек». У него свое хозяйство, усадьба, лошадь, корова и пр., и его усадьба часто граничит с барскою, опираясь на забор сада. Ему платят 8-12 рублей в месяц и дают отсыпную провизию, но при выдаче последней, ключник обычно зажмуривает глаза…Он большую часть времени проводит у себя дома и иногда, во время самой кипучей работы, удаляется восвояси. Направляясь к заветному забору, он поручает «дело» Ивану, Федьке или Прасковье, внушая многозначительно: «Ты ж у меня смотри!», отлично зная, что в случае контроля со стороны владельца или администрации его предупредят условленным сигналом, или найдут оправдание его отлучки.
Рабочих он набирает только «своих» родственников, не исключая своих же детей и жены. Табельщик – тоже свой человек – ставит свои «палочки» в книге под диктовку садовника. В саду в кустах, или в отдаленной оранжерее справляются иногда грандиозные попойки служащих, причем роль хозяина играет садовник, заботясь о разведочной службе и ставя часовых. Наш серый народ на такие штуки мастер, надует любого интеллигента, и добряк-владелец, выходящий не ранее 10-12 часов, никаких следов совершившихся проделок не найдет, все шито и крыто. Садовник, получивший условленный сигнал, уже его поджидает с шапкою в руке и на заданные вопросы отвечает: «слушаю-с», «никак нет» или «точно так». Иметь свое мнение ему не полагается, а рассуждать – значило бы рисковать насиженным местом.
При отсутствии владельца роль барина принадлежит управителю. Если это просвещенный агроном, то еще так-сяк, но вышедший из лакеев-наушников управлящий – это настоящая гроза для садовника, грознее самой грозы и любого владельца. Садовник часто в интимном кругу вздыхает: «Эх, не дай Бог из Ивана пана», но, тем не менее, старается всячески угодить ему и его «присным». Первый огурец из парника – ему, первые персики и вообще все результаты парниковых и тепличных выгонок – ему же, а остатки – владельцам. «Чего их баловать?».
За управляющим следуют бухгалтер, конторщик, механик, фельдшер, батюшка, диякон и много приживалок и прихлебателей. Каждый из них получает свою долю из сада, и все это обыкновенно контрабандою, благодаря пронырливости и смекалке нашего самоучки. Случается, что приехавшая на лето «барыня» преисправно покупает свои ягоды для варенья на базаре, а также огурцы и прочее для солки. Конечно, садовнику за это «перепадает на чай», но он свой человек, и его всегда сумеют «выгородить». Бывает – разведет небольшой питомник и вместо того, чтобы подсаживать барский, пропадающий сад, он разводит сады и садики прихлебателям, ведь все это свои люди, и рука руку моет. Тому даст парочку яблонь, тому – десяток и два, а кому и больше. Если же владелец настаивает на разведении собственного сада, то обыкновенно приходится деревья выписывать. Иногда посылают садовника, и он, объехав ближайшие питомники, покупает только там, где ему дают побольше «на чай», значит, где товар похуже. В годовом отчете, в графе «расход по саду» все эти дела и делишки выражаются в очень внушительных цифрах, и садовладелец, сравнивая их с ничтожным «приходом», поневоле ругает сад и садовника и открещивается от прогрессивных начинаний.
Теперь несколько слов о вознаграждении. Материальное положение провинциальных садовников очень незавидное. В коммерческих заведениях, где наши труды сейчас же превращаются в звонкую монету, там знают цену нашему брату и платят сносно, по заслугам. Но в провинции садовое хозяйство, как мы только что видели, так скверно организовано и находится в таких допотопных условиях, что мало кто осведомлен о его выгодности. В экономиях считается по саду один только расход, причем каждый воз соломы, дров или навоза ценятся чуть ли не на вес золота. В «приход» же попадают только наличные деньги, вырученные, например, от продажи урожая яблок. Всё, что дает сад натурою, все эти кучи фруктов, эти вороха овощей и зелени, эти груды цветов и прочее, - все это поедается, берется и истребляется без всякой оценки и нигде не учитывается! Поэтому никто не знает цену своему саду и садовнику, и поэтому смотрит на последнего, как на неизбежное зло, как на лишнего нахлебника, оплачивая его труды согласно этому взгляду» [65] .
Напоследок еще один отрывок из этой же пространной статьи, теперь уже в защиту садовника. Заметим, что речь идет о нарождающихся в начале XX века товариществах и кооперативных обществах, где также работали садовники по найму.
«Старинное дворянское гнездо на берегу р. Донца, перешедшее в 70-х годах к богатому московскому товариществу. В нем находится управление из десяти имений, принадлежащих тем же миллионерам, и здесь железною десницей царствует баловень судьбы, феодал и деспот, истый мандарин. Служащим не служба, а сплошная масленица. Их квартиры – это дачи с садиками, беседками, цветниками, телефоном и электрическим освещением. Крупные оклады, страхование, клуб, театр, оркестры, доктор и больница с аптекой, прекрасная школа. Все живут припеваючи и при случае наживают солидные состояньица. Конечно, здесь и сад с тенистым парком и массою цветников, великолепный фруктовый сад, множество парников, оранжерея, виноградник, культура персиков, целая десятина спаржи, большие огороды и прочее.
Садовник, как редкое исключение, грамотный, непьющий и очень дельный русский человек, но бездомный и безземельный крестьянин. Все вышеперечисленные блага земные к нему не относятся, ибо он находится на особом положении, представляя из себя какого-то отверженного пария, последнего из последних. Все служащие, начиная с «мандарина» и кончая конторским сторожем, составляют его начальство, и все его «тычут». Всех их до тридцати семейств, и всех он снабжает фруктами, овощами, зеленью, обсаживает их садики, заготовляет для них впрок капусту, солит на зиму огурцы для каждого отдельно. У него иногда уже на Новый год цветут гиацинты и прочее, на Пасху есть молодой картофель, огурцы, редис, салат и тому подобное, к Троице он подает великолепные арбузы, вороха спаржи. У него двое парней в виде годовых рабочих, но поденные рабочие ему даются в зависимости от личного усмотрения «сильных мира сего», или от минутного расположения духа мандаринского.
Чем-нибудь расстроенный мандарин обыкновенно идет «отвести душу» в сад и, натыкаясь там на полдесятка рабочих, сейчас же завопит: «А подать мне садовника!». Является дрожащий от страха труженик с шапкою в руке, и начинается: «Ты спишь, лодырничаешь, а только знаешь, что поденных нанимаешь. Вон! Чтобы их не было! А то я тебя, негодяя, в 24 часа выгоню!». - «Слушаю-с». Бабы уходят, прячутся где-нибудь в кустах и, выспавшись до идиотизма, идут в контору записываться, точно проведя весь день на работе. Садовник же в это время надрывается с двумя сроковыми мальчуганами, но справиться со срочными работами и удовлетворить многочисленное начальство он все-таки не может, это немыслимо. И вот бедняга, чтобы не лишиться крова и куска хлеба, прибегает к содействию своей семьи, то есть жены и троих детей в возрасте от 5 до 12 лет (в семье он сам седьмой), пока начальство не умилостивится и не даст ему опять несколько душ рабочих. И получает он за свой каторжный труд 144 рубля в год и какую-то жалкую провизию» [66].
Мы опускаем огромный пласт статей и материалов, касающихся качества образования в училищах садоводства и низших сельскохозяйственных школах. Кто только не писал на эту тему! Именно в качестве обучения многие теоретики видели неудовлетворительные примеры массового появления садовников-недоучек, что сделалось бичом всего садоводства России. Это была, действительно, одна из причин слабого развития садоводства, как в крестьянской среде, так и в дворянских и помещичьих усадьбах.
Понятно, что садоводы-практики, выходящие из стен низших школ после 2-3-х лет обучения, не обладали нужным запасом знаний. Однако такая же участь ожидала и воспитанников средних училищ. Приведем лишь один пример. В архиве Никитского сада, как мы уже говорили, находятся сведения о выпускниках Никитского училища садоводства и виноделия. В папке, датируемой 1906 годом, есть одно письмо, которое по своей откровенности и яркости языка выделяется из общей массы формально заполненных анкет. Автор его - Иван Иовлевич Крикун, казак Кубанской области, выпускник Никитского училища садоводства 1890 года. Анкета послана в феврале 1897 г. В особых примечаниях он писал:
«Из Никитского училища я вышел с самым незначительным запасом знаний, потому что в то время, кажется, предполагали, что достаточно уже, что ученик живет в учебном саду, что знания там напояют воздух и вместе с ним вдыхаются и усваиваются. Строго наблюдалось, чтобы ученики собирались на работы непременно со звонком и работали неуклонно до звонка, заботились о том, чтобы возвращались со звонком, а не с знаниями. Бездна времени тратилась на «цапание», очистку дорог, прополку и очень мало на полезные специальные работы. Я за почти 6-летнее пребывание в училище сделал всего 5-6 прививок и вышел, не усвовив этой операции, и никто этого не знал. В помологии мы ограничивались тем, что зазубрили по книге 2-3 страницы, а на практике не могли отличить ни одного сорта. Подрезка деревьев усваивалась так, что только самый легкомысленно храбрый мог, подойдя к дереву, немедленно начать работу, а большинству нужно предварительно погрузиться в бесконечную задумчивость. Когда я, по своей обязанности запасного учителя-садовода, должен был заняться устройством школьных садов и столкнулся лицом к лицу с живым делом, я ужаснулся своему невежеству. Неумение разбить сад, выбрать доброкачественные деревья – не говоря уже о сортах по климату и почве – неумение произвести самого элементарного анализа почвы, и дальше неумение и незнание без конца…
Хотя эту штуку со мной сыграла не одна неправильная постановка в училище учебного дела, но и моя выдающаяся непрактичность, тем не менее, я замечал, что и большинство моих товарищей берут не знаниями, а смелостью.
Перечень пробелов нужно дополнить моим неумением различать болезни и врагов, что на деле совсем не практиковлось в училище, а вызубривалось по книгам. Из ботаники проходили самые незначительные обрывки.
Не обращалось внимания на то, что подросток или юноша не сознает важности учебного периода своей жизни, не знает того, что впоследствии, может быть, будет проклинать себя за каждый даром потраченный час, что каждый миг, каждый шаг жизни требует знаний и знаний. Не старались заинтересовать делом и строго и ежечасно контролировать накопляемый запас знаний.
Очень жалею, что не совсем деликатно выразил свои сетования, но из-за плохой постановки преподавания в Никитском училище я должен оставить место учителя-садовода (велит совесть) и стать только учителем» [67].
Итак, кто же он, русский садовник? Подведем предварительные итоги. На наш взгляд, вся масса садовников, старших садовников, их помощников, подмастерьев и прочего люда, имеющего отношение к практическому садоводству, во все времена была неоднородна, многолика. Можно, пожалуй, выделить несколько градаций русского садовника. По степени «учености» их можно разделить на три неравные группы.
Самой многочисленной является группа садовников, в которую входят выпускники низших сельскохозяйственных школ и подмастерья, освоившие науку садоводства частным порядком под наблюдением старших и опытных садоводов в имениях и поместьях. Как правило, они не обладали достаточным запасом знаний, а потому были, по существу, авантюристами от садоводства. К ним можно причислить и выпускников средних училищ садоводства, так и не сумевших освоить курс. Впрочем, последних было немного. Исключая отдельных бесхитростных работников, «трудяг» на земле, это были смекалистые, изворотливые мужики, готовые пойти на подлог и даже прямой обман своих хозяев, но не ради собственной корысти, а в силу тяжелых условий их труда и обязательств перед собственными детьми и семьей. Их труд оплачивался плохо, отношение хозяев к ним также несло негативный оттенок. Иногда они требовали к себе почтительного отношения, что вызывало лишь насмешки. В большинстве они были враждебно настроены против своих владельцев, а потому потенциально были готовы примкнуть к крестьянским волнениям, бунтам. Выходцы из крестьян, они мыслили так же, как их отцы и деды, поступали в соответствии с издревле сложившимся партиархальным деревенским укладом, как в быту, так и в работе. Одним словом, это были те же самые сельские мужики, но с дипломом школы или справкой владельца имения. Они тяготели к общественному способу жизни, и индивидуализм им был в тягость.
Вторая группа – это выпускники училищ садоводства, получившие хорошее место в городах или провинции, имеющие длительный опыт работы. Они могли быть обрусевшими немцами, шведами, чехами, могли быть и русскими крестьянами, и казаками, и даже дворянами. Известны, например, случаи, когда дети графов или князей поступали в Никитское училище садоводства, чтобы обучиться науке садоводства в целях лучшего управления собственными имениями. Их статус был значительно выше, чем у садовников предыдущей группы, их авторитет не вызывал сомнений, а «ученость» имела реальное подтверждение на практике. Это были, образно говоря, «интеллигенты садоводства»: неглупые, стремящиеся к самоборазованию люди, ведущие часто замкнутый образ жизни, искренне верящие в благородство и полезность своей профессии. Их мало трогали революционные и другие политические события, так как служба садоводом была для них смыслом жизни. Нередко эти садовники становились управляющими имений, агрономами и инструкторами в земствах, учителями садоводства в народных школах. Именно этот тип садовника больше привлекал писателей А.М.Горького, А.П.Чехова, И.А.Бунина.
Вот как писал А.М.Горький:
«17-й год, февраль. Брызгая грязью на стены домов, на людей, по улице мчатся с грохотом и ревом автомобили. Они туго набиты солдатами, матросами и ощетинились стальными иглами штыков, точно огромные взбесившиеся ежи. Иногда сухо щелкают выстрелы. Революция. Русский народ суетится, мечется около свободы, как будто ловит, ищет ее где-то вне себя. В Александровском саду одиноко работает садовник, человек лет пятидесяти; коренастый, неуклюжий, он спокойно сметает лист и сор с дорожек и клумб, сгребает подтаявший снег. Его, видимо, нимало не интересует бешеное движение вокруг, он как бы не слышит рев гудков, крики, песни, выстрелы, не видит красных флагов. Наблюдая за ним, я жду. когда он поднимет голову, чтоб посмотреть на людей, бегущих мимо него, на грузовики, сверкающие штыками. Но, согнувшись, он упрямо работает, точно крот, и, кажется, так же слеп.
Март. По улице, по дорожкам сада, направляясь к Народному дому, медленно шагают сотни, тысячи серых солдат, некоторые из них везут за собой на веревочках пулеметы, точно железных поросят. Это пришел из Ораниенбаума какой-то неисчислимый пулеметный полк; говорят, что людей в нем более десяти тысяч. Им некуда девать себя, они с утра бродят по городу, ищут пристанища. Обыватели боятся их, - солдаты устали, голодны и злы. Вот несколько человек уселось и разлеглось по краям большой круглой клумбы, разбросав на ней пулеметы, ружья, вещевые мешки. Не спеша, к ним подходит с метлой в руках садовник и сердито увещевает:
- Ну, где разлеглись? Тут - клумба, цветы посажены будут. Ослепли? Детское место. Вставай, уходи!
И сердитые вооруженные люди покорно сползают с клумбы.
Июль, 6-е. Солдаты, в металлических шлемах, вызванные с фронта, окружают Петропавловскую крепость; не торопясь, они идут по торцам дороги, по саду, тащат пулеметы, небрежно несут ружья. Иногда тот или другой добродушно покрикивает обывателям:
- Расходись, сейчас стрелять будут!
Горожанам хочется посмотреть сражение, они молча, крадущейся лисьей походочкой, идут по следам солдат, прячутся за деревьями и вытягивают шеи, жадно заглядывая вперед. В Александровском саду на куртинах цветут цветы, по дорожкам сада ходит садовник. Он в чистом переднике, в руках у него лопата, он покрикивает на зрителей и солдат, как на баранов:
- Куда? Куда лезешь на траву? Нет вам места по дороге?
Бородатый, железноголовый мужик в солдатской форме, держа ружье под мышкой, говорит садовнику:
- Гляди, дядя, застрелим...
- Иди знай! Застрельщик...
- Воюем, брат...
- Ты воюй, а у меня свое дело.
- Это так. Покурить - нету?
Доставая из кармана кисет, садовник громко ворчит:
- Ходите, где нельзя.
- Война!
- Мало ли что! Воевать - просто, а я тут - один! Ты вот ружье-то почистил бы, заржавлено ружье-то...
Верещит свисток, солдат, не успев закурить, бежит между деревьями, а садовник, плюнув вслед ему, кричит:
- Куда те черти понесли? Нет тебе дороги?..
Осень. Садовник ходит по аллее с лестницей на плече, с ножницами в руках, подстригает деревья. Он похудел, съежился, платье на нем висит, как парус на мачте в безветренный день. Ножницы, перекусывая голые ветки, щелкают громко, сердито.
Глядя на него, я подумал, что ни землетрясение, ни всемирный потоп не могли бы помешать этому человеку делать его дело. И если б оказалось, что трубы архангелов, возглашающих конец мира, день Страшного суда, недостаточно ярко блестят, человек этот, наверное, деловито и сурово упрекнул бы архангелов:
«Трубы-то почистили бы...» [68].
А.П.Чехов также явно симпатизирует герою своего рассказа:
«…Укладкой растений распоряжался сам садовник, Михаил Карлович, почтенный старик, с полным бритым лицом, в меховой жилетке, без сюртука. Он всё время молчал, но прислушивался к нашему разговору и ждал, не скажем ли мы чего-нибудь новенького. Это был умный, очень добрый, всеми уважаемый человек. Все почему-то считали его немцем, хотя по отцу он был швед, по матери русский и ходил в православную церковь. Он знал по-русски, по-шведски и по-немецки, много читал на этих языках, и нельзя было доставить ему большего удовольствия, как дать почитать какую-нибудь новую книжку или поговорить с ним, например, об Ибсене. Были у него слабости, но невинные; так, он называл себя старшим садовником, хотя младших не было; выражение лица у него было необыкновенно важное и надменное; он не допускал противоречий и любил, чтобы его слушали серьезно и со вниманием» [69].
Наконец, в третью группу входила «элита» садоводства – главные и старшие садовники (садовые мастера, как их часто называли) в императорских и великокняжеских парках, в больших дворянских имениях князей и графов. Природа одарила их настоящим талантом садовода. Таких специалистов были единицы, а потому они всегда были на особом счету. Государственная служба, верность своей профессии наложили на их характер черты несгимаемой веры в монархию и преданности своим покровителям. Многие из них, благодаря своей яркой индивидуальности и уникальным способностям, окончив курс Никитского или Уманского училища, продолжили образование за границей и стали впоследствии выдающимися экспериментаторами, селекционерами, теоретиками садоводства, настоящими учеными и руководителями ботанических садов и городских озеленительных хозяйств. Часть из них обратилась к коммерции, основав замечательные питомники, семенные депо и садовые заведения.
Отдельно скажем еше раз о выпускниках Никитского училища садоводства, хотя оно не являлось типичным училищем России, и было, скорее, элитным заведением. По сведениям 1889 года [70], 63 выпускника, окончивших курс в период с 1873 по 1889 год, распределялись слкдующим образом:
Служат управляющими, садовниками, виноделами
или преподавателями этих специальностей 45
Занимаются собственным хозяйством 8
Отбывают воинскую повинность 6
Оставили свою специальность и перешли
к другой деятельности 4
__________________
Итого: 63
